Текст материала
— Расскажите, пожалуйста, об эндаумент-фонде, в чем его функция?
— Эндаумент — это фонд целевого капитала, который создается для некоммерческих целей, в нашем случае — для финансирования учреждения культуры. Тратить основной капитал музей не может, в нашем распоряжении будут проценты, инвестиционный доход. И вот уже ими мы будем вольны распоряжаться по своему усмотрению.
Мы долго думали о создании эндаумента и пришли к такому решению только благодаря нашему партнеру. Благотворительный фонд Владимира Потанина предложил сделать первый существенный взнос — 100 млн рублей, и мы, конечно, благодарны ему за смелый шаг и за доверие.
— На какие цели будут тратиться доходы от фонда?
— Эти средства будут направляться на две цели. Первая — пополнение коллекции Третьяковской галереи. Понятно, что музей — это живой организм, его коллекция постоянно развивается, растет, и пока что главный источник новых произведений для нас — это дары и спонсорская поддержка меценатов. Проценты от эндаумент-фонда целенаправленно пойдут на приобретение для музея произведений современных художников.
Это очень важное для нас направление, заложенное в самой ДНК Галереи. Ведь ее основатель, Павел Михайлович Третьяков, собирал современное ему русское искусство. Поддерживая эту традицию, в рамках эндаумента мы собираемся приобретать произведения современного искусства.
Вторая цель — поддержка наших малых музеев. Дело в том, что у Третьяковки еще с советского времени есть несколько небольших музеев — мемориальных домов, квартир и мастерских художников. Сегодня для публики открыты два — Дом-музей Виктора Васнецова и музей-квартира его брата, Аполлинария Васнецова. В 2020 году планируется открыть Дом братьев Третьяковых, основателей Галереи. Остальные малые музеи, а их еще 4, на данный момент находятся на реконструкции.
Все они очень важны, хранят потрясающие коллекции и ведут свою работу с аудиторией. При этом они требуют больших вложений с точки зрения ремонта и содержания. Деньги на реконструкцию малых музеев мы собираем, бюджетного финансирования не хватает. Недавно мы объявили краудфандинговую кампанию по сбору средств для сохранения и реставрации Музея замечательного скульптора Анны Голубкиной. Эндаумент будет помогать закрывать как инфраструктурные, так и текущие потребности наших малых музеев.
— Вы сказали, что Галерея долго раздумывала над созданием эндаумент-фонда. Почему?
— Потому что постоянно требуется объяснять, что это такое, объяснять даже финансово грамотным людям. К тому же, в нашей стране тяжело дается долгосрочное планирование. А эндаумент — это именно долгосрочный проект. Поэтому нужно рассказывать людям, что это такое, затем убедить их внести средства. Это непросто.
Принимая решение, мы исходили из того, что Третьяковская галерея — очень нужная и важная для российского общества институция. Ее финансовая стабильность и независимость должны быть гарантированы разными способами, в том числе и эндаумент-фондом, который позволяет музею финансировать те потребности, на которые не хватает бюджетных средств и средств, полученных с помощью фандрайзинга.
Уже на осень запланировано несколько мероприятий для привлечения внимания к эндаумент-фонду. Мы надеемся, что другие меценаты последуют примеру Владимира Потанина и сделают вклад в этот долгосрочный проект.
— На ПМЭФ-2019 генеральный директор Галереи Зельфира Трегулова сообщила о сокращении государственной поддержки музея. В 2014 году госфинансирование составляло 68% его бюджета, в 2018-м снизилось до 32%. Вы это чувствуете?
— Господдержка не сократилась, в абсолютных цифрах она даже немного выросла, другое дело, что выросли наши собственные доходы и помощь наших спонсоров и меценатов, поэтому в процентом соотношении она уменьшилась.
Третьяковская галерея — это национальный музей, государство покрывает очень большую часть наших потребностей. Надо понимать, что музеи — это, если так можно выразиться, «планово-убыточные предприятия». Слава Богу, от нас не требуют быть прибыльными в прямом смысле этого слова. Да, один из показателей нашей работы — это размер приносящей доход деятельности, привлечение внебюджетных источников финансирования. Тем не менее, государство оказывает нам колоссальную поддержку. Государство взяло на себя это обязательство, но, как и в любой социальной сфере, оно ограничивается определенными стандартами.
Мы хотим делать хорошие интересные выставки, образовательные программы, научные исследования. Но чем больше проектов мы планируем, чем более амбициозные цели мы перед собой ставим, чем выше качество выставок, которые мы хотим сделать, чем более дорогие коллекции мы представляем — например, привозим мировые шедевры с высокой страховой стоимостью с высокими требованиями по транспортировке, содержанию и безопасности — тем больше нужно средств.
Поэтому мы должны найти единомышленников среди компаний, партнеров, среди обычных людей, мы должны их убедить потратить свои деньги для помощи нам. Это нормальная система существования музеев практически во всех странах. Где-то государственного финансирования больше, где-то меньше. У некоторых великих музеев его нет вообще. Например, музей Современного Искусства в Америке, который не берет денег у государства.
Мы гордимся своими показателями, гордимся, что поддержка Третьяковской галереи растет, что все большее количество людей хотят участвовать в наших проектах, хотят быть сопричастными не только как зрители, но и как наши партнеры и меценаты.
— Вносит ли жизнь коррективы в Концепцию развития Третьяковской галереи до 2025 года, в которой спрогнозировано финансовое обеспечение музея?
— Концепция развития Галереи до 2025 года — это эксперимент, опубликованные в ней цифры были основаны на цифрах за предыдущие годы. Тем не менее, в краткосрочном и среднесрочном планировании мы используем инструменты из Концепции развития. Прогнозируем же, исходя из текущей ситуации.
Например, мы ставим себе цель увеличить доходность по сравнению с прошлым годом, мы не ориентируемся на то, что в Концепции она была гораздо ниже.
В то же время в Концепции есть неизменяемое — своя «конституция» — это раздел «миссия» и «ценности». Вещи, которые мы там задекларировали, для нас очень важны. Принимали мы их коллективно, все музейные отделы участвовали в обсуждении.
Что касается экономической модели — это просто excel-таблица. В формулу подставляем значения, которые есть де-факто, и получаем новые ориентиры. Поэтому у нас очень реалистичная и живая экономическая модель.
— Вы заявляли в своих интервью, что музей должен быть тесно связан с обществом. Связана ли с ним Третьяковка?
— Безусловно и, мне кажется, очень сильно. Третьяковская галерея очень внимательно относится к посетителям. При том, что наши посетители — неоднородная группа. Например, научно-технический музей может сказать, что его основная аудитория — семьи с детьми. Третьяковка так ответить не может. Если мы не ответим — все, то мы не будем честны. Конечно, все. Но мы всегда, когда что-то делаем, стараемся подумать о том, для кого конкретно мы это делаем, почему мы это делаем и что надо сделать, чтобы выставка или программа была именно для этих людей.
Ярчайший пример — мы одними из первых стали делать программу для детей с ограниченными возможностями здоровья. Наши эксперты добились потрясающих результатов. И продолжают создавать новые программы, что очень важно. В прошлом году была замечательная программа «Суть вещей», когда дети из интерната VIII типа и московские гимназисты параллельно шли в изучении и постижении культурных достижений XX века через историю, творчество и пластические этюды. В таких программах аудитория очень конкретная, очень маленькая, ты ее видишь физически.
Делая большую выставку, мы продумываем маркетинговую стратегию и думаем об аудитории конкретно этой выставки, какая будет у нее целевая аудитория, что им нужно: новые знания, хайп или провести время с семьей.
Хотя понятно, что когда ты имеешь дело с 2 миллионами человек в год — именно столько посещают Третьяковку, и онлайн-аудиторию тоже надо приплюсовать — ты всегда находишься в центре конфликтных ситуаций, но это неизбежно. Мне кажется, мы двигаемся по правильному пути и совершенствуемся во всем, что касается общения с посетителями даже в сложных ситуациях. Очень надеюсь, что так будет продолжаться и дальше.
— Недавняя выставка Мунка поставила какие-то рекорды?
— По посещаемости — нет, но у нас она была ограничена. Выставка Мунка длилась 87 дней, каждый день у нас стояла очередь, мы старались пустить максимальное количество людей. В последние дни экспозиция работала до 23 часов. Был ажиотажный спрос, в общей сложности выставку посетили 214 тысяч человек.
То, что выставка Мунка оказалась такой популярной — для нас очень радостный факт, потому что, с одной стороны, мы сделали ставку на нее, с другой — опасались, что Эдвард Мунк не очень знаком российской публике, и что не такое уж большое количество посетителей захочет посмотреть картины автора «Крика». Но наши опасения, к счастью, не оправдались.
Нам очень повезло, что мы смогли привезти эту коллекцию в Россию. Потому что большинство картин Мунка сосредоточено в Норвегии. Спрос на собрание был колоссальным. То, что Третьяковке удалось его получить — большое достижение. И, конечно, мы открыли Мунка для московской публики.
— Как сейчас охраняются экспонаты на временных выставках, основных экспозициях?
— Безопасность в музее — это целый комплекс мер, за последние полгода мы сильно вложились в них. Например, мы взяли на себя обязательство установить третий рубеж охраны, то есть непосредственно у произведений, не только в постоянной экспозиции, но и на выставках. Это дорого и практически не встречается ни в России, ни за рубежом, но мы на это пошли.
Вообще все эти инциденты с безопасностью очень обидные. Они идеологически ставят наши взаимоотношения с посетителями под удар. Мы не должны видеть в каждом посетителе потенциального вандала, вора или просто ненормального человека, который хочет нанести ущерб окружающим или предметам искусства.
С одной стороны, безопасность и людей, и экспонатов — это наш безусловный приоритет. С другой стороны, мы не должны превращаться во входную зону аэропорта с досмотром. Но еще раз повторю, что безопасность — это приоритет, поэтому привлечены средства и государственные, и средства спонсоров, чтобы решить эту задачу. Уделяем внимание тренингам персонала, проводим симуляции экстренных ситуаций. Нам помогают и пожарные, и Росгвардия. При этом надо понимать, что чрезвычайные ситуации происходят и будут происходить всегда, несмотря ни на что. Главное — как мы на них реагируем, как выходим из них, как минимизируем последствия.
В то же время нельзя забывать о том, что музей — это прежде всего пространство, где можно встретиться с прекрасным, получить духовное развитие и отдых от сумасшествия мира, в котором мы живем. Я имею в виду постоянный стресс, в котором находится городской житель. И если человек приходит в музей, ему должно быть там хорошо. Он должен смотреть произведения искусства и получать от этого удовольствие, умственное и душевное развитие. К счастью, современные системы безопасности позволяют охранять экспонаты ненавязчиво и не в ущерб главной миссии музея, которая состоит в том, чтобы люди общались с искусством и становились чуточку лучше.
— Недавно в интервью вы говорили, что культура продуцирует смыслы, какие смыслы продуцирует Третьяковская галерея?
— Третьяковка — это наш культурный код. Я этот пример уже приводила журналистам, но упомяну его еще раз. Няня моих детей — простая женщина, родившаяся в украинской деревне, увидев рабочую папку с изображением картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», всплеснула руками и рассказала, что репродукцию этой картины они с мужем купили в их первое жилье. Третьяковка — это, что нас объединяет как людей русской культуры. Любому человеку в нашей стране покажи «Богатырей» Васнецова, Шишкина, Врубеля, даже «Черный квадрат» Малевича — он сразу узнает эти произведения. И, конечно, наша задача, задача Третьяковской галереи не только это хранить, обсуждать, исследовать. Наша задача — развивать и открывать историю русского искусства, делать ее актуальной для современной публики.
Logo
